— Исчезло то, что относилось к управлению... эээ.... четвероногим телом, некоторые примитивные, животные инстинкты, — успокоил жеребца маг. — Думаю, из него вышел неплохой... хм... конь.
— А из двух неплохих нас как-нибудь можно снова сделать одного хорошего меня?
Верес всмотрелся Трию в глаза, поводил ладонями вдоль тела, уделив особо пристальное внимание месту, с которого начиналось новоприобретенное безобразие, и заключил:
— Думаю, да. Мне понадобится пара дней, чтобы составить контрзаклинание, а вы пока поймайте беглую... беглеца и приведите сюда.
Жеребец растерянно переступил на месте. Где искать удравшую — любезничать с самим собой не было смысла — задницу, он понятия не имел. Ее уже сто раз могли сожрать волки, а то и полоумный маг.
— А другую... то есть другого коня туда присобачить нельзя?
— Увы, — развел руками чародей, — это все равно что просить пришить вам чужую ногу.
Трий, успевший представить себя мускулистой зверюгой на пядь выше Бронса, вздохнул еще печальнее. Маг наконец заметил лифчик и, воровато покосившись на уставившегося в бокал гостя, сдернул люстряное украшение и сунул в карман.
Вызванный Вересом писец тщательно занес в свиток приметы «любимого королевского жеребца редкой кентаврийской породы» и пообещал, что островные глашатаи проорут их на всех перекрестках еще до наступления темноты.
— Ничего, — чародей ободряюще похлопал Трия по плечу, — если конь еще жив, то его быстро найдут. Лошади не любят одиночества, он наверняка прибьется к чьему-нибудь табуну, а обещанная королем награда заставит селян прочесать все леса. Думаю, конь будет у нас еще до конца недели. Погуляйте пока по городу, развейтесь...
— А вам я больше не нужен?
— Да нет, — пожал плечами маг. — Я уже снял слепок вашей ауры, вот прямо сейчас и приступлю к работе.
— Зачем тогда было идти к вам в кабинет? Все это можно было сделать и в зале.
— Как это зачем? — Верес неожиданно проказливо улыбнулся. — Чтобы дядюшка с племянницей могли посплетничать в свое удовольствие!
— Отсюда второй выход есть? — вконец упавшим голосом осведомился Трий. Он предпочел бы повторно столкнуться с полоумным магом, чем с разгневанной кобылицей — тьфу! — девушкой.
— Разумеется! — Чародей отдернул портьеру и услужливо распахнул перед жеребцом потайную дверь, куда более захватанную, чем главная.
Трий брел по улице, чувствуя себя последним идиотом. Ну почему он сразу не признался Лессе, кто он такой?! На нее в тот день и так куча шишек ссыпалась — одной больше, одной меньше. Зато сейчас бы не пришлось переживать. Хотя в чем он, собственно, виноват? Трий и не утверждал, что он человек. И вел себя вроде бы достойно, придраться не к чему... Леший, и все равно — как ей теперь в глаза посмотреть?
Одно хорошо: жеребец внезапно обнаружил, что двух ног ему вполне хватает и шагают они уверенно, уже не требуя присмотра. Более того, Трий стал куда ловчее и проворнее, без труда поднимаясь по узким крутым ступенькам или разворачиваясь на месте. К тому же исчез страх перед переломами, вечно терзающий его соплеменников. Кости ног у взрослых кентавров срастались так плохо и медленно, что калеки предпочитали уйти из жизни по своей воле.
— Эй, ты!
Трий поднял глаза и понял, что где-то этого типа уже видел. Только тогда у него были рыбьи плавники и хламида из водорослей, а не бархатный костюм с белоснежными кружевами и золотой вышивкой.
— Это ты, бродяга, нашу стеномазку спас? — с ленцой поинтересовался канцлер, словно бы невзначай держа руку на изящном оголовье клинка при поясе. Смотрел он куда-то над плечом Трия, словно брезгуя самим жеребчиком.
Гнедой оглянулся: сзади приближались еще трое, перегородив переулок.
— А в чем дело?
— Сейчас тебе все объяснят, — пообещал высокородный хам, отступая и пропуская вперед еще одного приспешника.
— Ты, чужак, — гнусаво и пренебрежительно заявил тот, — в этом городе нет твоих женщин! Понял? Поэтому либо ты до заката убираешься отсюда...
И тут Трий озверел. Мало того что в табуне его считали кем-то вроде мерина, так теперь еще какие-то плюгавые людишки смеют ему указывать?!
— ...либо мы по частям выносим тебя прямо сейча-а-ас...
Если третий вариант и существовал, то жеребец его не дождался, привычно развернувшись и лягнув подкованным сапогом.
Во дворец Трий вернулся уже затемно, грязный, окровавленный и в одних штанах. В драках с племенными ему случалось пострадать намного сильнее, так что чувствовал он себя неплохо, а с учетом победы — и вовсе отлично. Жеребец тихонечко проскользнул в отведенную ему комнату, собираясь наскоро ополоснуться над ведром и завалиться спать, но не тут-то было.
В комнату ворвалась Лесса, раздраженно, как кошка хвостом, помахивающая колючим прутом — чайной розой, с которой девушка нервно оборвала не только лепестки, но и листья. Вряд ли она безвылазно сидела у окошка на караульной башне — видимо, ее оповестила стража у ворот. Слуги, как Трий успел заметить, любили королевскую племянницу: скандальную, но добрую и справедливую.
Пока жеребец лихорадочно соображал, поздороваться или сразу спрятаться под стол, девушка выронила прут и с неподдельным ужасом воскликнула:
— О боги! Что с тобой случилось?!
Мигом сориентировавшийся Трий закатил глаза и умирающим лебедем рухнул на так удачно стоящую рядом кровать.
Через пять минут вокруг его «смертного ложа» бестолково носилась целая орда служанок с тазиками теплой воды, бинтами и чистой одеждой. Гнедой с удовольствием наблюдал за ними сквозь ресницы, не забывая душераздирающе постанывать.